Секретный фарватер - Страница 88

Шофер, мигая белесыми ресницами, с удивлением смотрел на Шубина.

— Ты что?

— Сказано же, товарищ гвардии капитан-лейтенант: убей немца!

— Дурень ты! О вооруженном немце сказано, с автоматом на шее, оседлавшем танк, и тем более на нашей территории! А из этого немца еще, может, выйдет толк!.. Как считаешь, Отто? Выйдет из тебя толк?

Подарки не умещались в кастрюльке, вываливались из рук. Шубин огляделся. В пыли лежала пробитая немецкая каска. Он поднял ее, перевернул.

— Вот и кастрюлька нашлась!

И на серьезном личике наконец появилась улыбка, слабое отражение всепокоряющей шубинской улыбки.

Шубин пошел вместе с Отто, чтобы у него по дороге не отняли еду. Из подвалов, щелей, дверей и окон, как скворцы из скворечен, высовывались молчаливые немцы и смотрели на это шествие. Впереди шагал немецкий мальчик, прижимая к себе перевернутую каску, доверху наполненную продуктами, следом шел русский моряк.

Дом Отто был пещерой в буквальном смысле слова. Над низким входом нависали какие-то рельсы и бетонные плиты с торчащими прутьями арматуры.

Из пещеры выглянула старая женщины — или она только казалась старой? Изможденное лицо ее было припорошено пылью.

Шубин кивнул малышу и быстро зашагал к машине, испугавшись изъявлений благодарности.

Потом «Виллис», виляя меж развалин, быстро проехал через Кенигсберг и скрылся в облаке пыли…

Каким же ты будешь, бубби, когда вырастешь? Двадцать тебе сравняется, наверно, в 1959 или 1960 году. Забудешь ли ты этого русского военного моряка, который подарил тебе полную каску продуктов среди руин Кенигсберга?

Неужели забудешь?..

В город Пальмниккен, где стояли гвардейские катера, Шубин вернулся к вечеру.

Все заметили, что он не то чтобы невеселый — командиру перед боем нельзя быть невеселым, — а какой-то вроде бы задумчивый.

Он присел на бухту троса, закурил, загляделся на светлое, почти белое море, приплескивавшее у его ног.

Привычные, домашние звуки раздавались за спиной.

Боцман жужжал неподалеку, как хлопотливый шмель: жу-жу-жу, жу-жу-жу! Кого это он жучит там? А, юнгу!

Потом юнга вприпрыжку пробежал мимо, напевая сигнал, который исполняют на горне перед ужином:

Бери ложку, бери бак
И беги на полубак!

Значит, команда садится ужинать.

У Шурки в детстве было мало детского. Блокада, потом пребывание в дивизионе среди взрослых наложили на него свой отпечаток. (Впрочем, Шубин с гордостью говорил о своем воспитаннике: «Возмужал, не очерствев!») Но тем трогательнее были прорывавшиеся в нем порой мальчишеское озорство и смешные выходки.

Шубин подозвал юнгу, всмотрелся в его лицо, вздохнул:

— Худой ты у нас какой! Вытянулся за этот год! Не надо бы тебе в операцию!

— Почему?

— Опасно!

Шурка был поражен. Опасно? Но ведь на то и война, чтобы было опасно. И он не первый год воюет! Командир еще никогда не заводил таких разговоров. А вдруг на самом деле не возьмет? Он капризно надул губы. Когда же и покапризничать, как не перед операцией?

— Ну ладно, ладно! Пойдешь в операцию! Чтобы утешить юнгу, Шубин показал ему карту побережья, на которой коса Фриш-Неррунг выглядела, как ножка гриба-поганки.

— А мы чик по этой ножке! Перережем, и шляпка отвалится!

— Перережем, отвалится, — повторил юнга, с обожанием снизу вверх глядя на Шубина.

И всегда что-нибудь придумает командир!

Не мешкая, Шурка отправился рассказывать приятелям про «гриб-поганку», выдавая, по обыкновению, командирскую шутку за свою. Он не успел еще насладиться всеобщим одобрением, как боцман окликнул его и приказал ложиться спать.

Как! Так рано — спать?

Но это было распоряжением гвардии капитан-лейтенанта, а в таких случаях пререкаться не полагалось. Ночью предстоит трудная работа, надо получше отдохнуть.

Сам Шубин остаток вечера просидел над планом Пиллау, который удалось раздобыть в штабе.

Князев с интересом прислушивался к его бормотанию.

— Кладбище? — рассуждал вслух Шубин. — Что это за кладбище?.. Погребальная романтика, черт бы ее драл!.. Корабль мертвых… Стоянка на кладбище…

Он долго возился с картой, что-то измеряя на ней. Наконец с удовольствием потянулся — так, что кости хрустнули!

— Ну, понял? — спросил Князев.

— Да есть догадка одна. Подожду говорить пока. Возьмем Пиллау, проверим!

Но настроение у него определенно улучшилось. Он отправился спать на катер, в моторный отсек. Любил спать на моторе, подложив под себя капковый жилет. Хорошо! Как на печи в русской избе! Снизу, от мотора, исходит приятное тепло и легкий усыпляющий запах бензина. Авиационный бензин пахнет очень уютно!

Шубин заснул мгновенно, едва лишь накрылся регланом. Бессонница — это для нервных и малокровных! Военный моряк должен уметь спать где угодно, когда угодно и даже сколько угодно — про запас!

Сон был сумбурный, но приятный. Бензин, что ли, навевает такие сны?

Густые заросли были вокруг, и листья, падая, кружились — совсем медленно и беззвучно. В парке не было никого. Только он и Виктория были там.

Они стояли друг против друга, тихо смеясь, держась за руки. Между ними возникло и все усиливалось острое и томительное ощущение близости…

Вдруг из-за огненной куртины выступил Фаддеичев. Вытянувшись, он приложил руку к фуражке:

«Разрешите доложить, товарищ гвардии капитан-лейтенант…»

Открыв глаза, Шубин смущенно взглянул на стоявшего над ним боцмана, словно бы тот мог подсмотреть его сон.

— Приказали разбудить! Время — двадцать два тридцать!